Глава 84. Цена бесценного. Послесловие 2

Проснувшись, Гермиона обнаружила, что находится в мягкой удобной постели больничного крыла Хогвартса. Квадрат света от заходящего солнца грел ей живот через тонкое одеяло. Память подсказывала, что рядом с её кроватью должна стоять ширма — возможно, полностью закрывающая её кровать, возможно, приоткрытая, — а вокруг будут располагаться остальные владения мадам Помфри: другие кровати, занятые или свободные, и яркие окна в изогнутых каменных стенах Хогвартса.

Когда Гермиона открыла глаза, первым, что она увидела, было лицо профессора МакГонагалл, сидевшей слева от её постели. Профессора Флитвика, по понятным причинам, не было: он всё утро провёл рядом с ней в камере для задержанных, поддерживая серебряного ворона в качестве дополнительной защиты от дементора, и всё это время он сурово смотрел в сторону авроров. Декан Когтеврана и так истратил на неё слишком много времени, и, скорее всего, ему пришлось вернуться к занятиям вместо того, чтобы и дальше приглядывать за осуждённой за покушение на убийство.

Она чувствовала себя ужасно-ужасно больной и не думала, что причиной тому были какие-то зелья. Гермиона расплакалась бы снова, но горло болело, глаза всё ещё жгло, и голова казалась совершенно пустой. Она не могла зарыдать, просто не могла найти силы для новых слёз.

— Где мои родители? — шёпотом спросила Гермиона у декана Гриффиндора. Почему-то сейчас больше всего на свете она боялась встречи с родителями, но всё равно хотела их увидеть.

Мягкий взгляд на лице профессора МакГонагалл трансфигурировался в грустный.

— Мне жаль, мисс Грейнджер. Хотя так было и не всегда, в последние годы мы обнаружили, что мудрее не сообщать родителям маглорождённых о любых опасностях, с которыми сталкиваются их дети. Я бы посоветовала вам тоже хранить молчание. Иначе они могут быть против того, чтобы вы остались в Хогвартсе.

— Меня не исключат? — прошептала девочка. — За то, что я сделала?

— Нет, — ответила профессор МакГонагалл. — Мисс Грейнджер... уверена, вы слышали... Я надеюсь, вы слышали мистера Поттера, когда он сказал, что вы невиновны?

— Он говорил это просто так, — вяло отозвалась она. — Я имею в виду, только чтобы меня освободить.

Пожилая волшебница решительно тряхнула головой:

— Мистер Поттер полагает, что кто-то изменил ваши воспоминания, что никакой дуэли вообще не было. Директор же подозревает, что против вас, возможно, применили даже более тёмную магию — что вы наложили то заклинание своей рукой, но не по своей воле. Даже профессор Снейп считает произошедшее совершенно неправдоподобным, хотя, вероятно, и не сможет заявить об этом публично. Он размышлял над тем, не дали ли вам магловские наркотики.

Гермиона по-прежнему отстранённо смотрела на профессора трансфигурации. Она знала, что ей только что сказали нечто важное, но не могла найти достаточно сил, чтобы осмыслить новую информацию.

— Вы сами ведь в это не верите? — спросила профессор МакГонагалл. — Мисс Грейнджер, неужели вы верите, что могли пойти на убийство?!

— Но я... — её великолепная память услужливо воспроизвела в тысячный раз: Драко Малфой ухмыляется и заявляет, что она способна одолеть его, лишь когда он устал, после чего сразу же переходит к действиям. Он танцует, словно заправский дуэлянт, между витрин с кубками, в то время как её движения слишком резки и неуклюжи. И всё заканчивается ударом проклятья, после которого она врезается в стену, кровь течёт у неё по щеке… и затем… затем она…

— Но вы помните, как сделали это, — произнесла пожилая волшебница. На её лице читалось доброжелательное понимание. — Мисс Грейнджер, двенадцатилетней девочке нет необходимости нести груз таких ужасных воспоминаний. Одно ваше слово, и я буду рада избавить вас от них.

Гермионе будто плеснули в лицо тёплой водой.

— Что?

Профессор МакГонагалл достала палочку. Движение было настолько отработанным и быстрым, что казалось, будто палочка сама скользнула в её руку.

— Я не могу предложить вам полностью избавиться от воспоминаний, мисс Грейнджер, — сказала профессор трансфигурации с присущей ей педантичностью. — В них могут быть скрыты важные факты. Но существует форма заклинания Забвения, которая обратима, и я буду рада использовать её на вас.

Гермиона уставилась на палочку. Впервые за почти двое суток у неё появилась надежда.

Пусть окажется, что ничего этого не было... Она желала этого снова и снова — чтобы стрелки часов повернулись назад и стёрли тот ужасный выбор, который никак нельзя было отменить. Пусть стирание памяти не изменит случившегося, но так всё же будет легче…

Она снова посмотрела на доброжелательное лицо профессора МакГонагалл.

— Вы действительно думаете, что я этого не делала? — дрожащим голосом спросила Гермиона.

— Я совершенно уверена, что вы никогда бы не сделали такого по своей воле.

Руки Гермионы под одеялом вцепились в простыни.

— И Гарри думает, что я этого не делала?

— Мистер Поттер придерживается мнения, что ваши воспоминания полностью сфабрикованы. Я хорошо понимаю его позицию.

Пальцы Гермионы расслабились и выпустили простыню. Голова девочки упала обратно на подушку.

Нет.

Она никому не рассказала.

Она проснулась и вспомнила, что случилось прошлой ночью, и это было как... как... даже в своих мыслях она не могла подобрать слов, на что это было похоже. Но она знала, что Драко Малфой уже мёртв, и никому не рассказала, не пошла с признанием к профессору Флитвику. Она просто оделась, спустилась к завтраку и осознанно пыталась вести себя нормально, чтобы никто ничего не узнал. Она понимала, что это неправильно, и Неправильно, и ужасно ужасно НЕПРАВИЛЬНО, но она так испугалась...

Даже если Гарри Поттер был прав, даже если дуэль с Драко Малфоем была ложью, этот выбор она сделала сама. Она не имеет права забыть об этом, она не заслуживает прощения.

И если бы она поступила правильно, пошла прямиком к профессору Флитвику, может быть, это... помогло бы как-нибудь. Может быть, все увидели бы тогда, что она сожалеет о том, что случилось, и Гарри не пришлось бы отдавать все свои деньги, чтобы спасти её...

Гермиона зажмурилась изо всех сил — она бы не вынесла, если бы снова расплакалась...

— Я ужасный человек, — её голос дрожал. — Я отвратительна, во мне нет ничего героического...

Слова профессора МакГонагалл прозвучали очень резко, как будто Гермиона только что сделала какую-то страшную ошибку в домашней работе по трансфигурации:

— Не говорите ерунды, мисс Грейнджер! Ужасен — тот, кто сделал это с вами. А что касается героизма — что ж, мисс Грейнджер, я уже говорила, что я думаю о девочках, которые пытаются успеть повсюду, хотя им нет даже четырнадцати. Так что я не буду читать вам нотации второй раз. Я только скажу, что вы пережили абсолютно чудовищные события и перенесли их не хуже, чем любая другая волшебница ваших лет. Сегодня вы можете плакать сколько вам угодно. Завтра же вы возвращаетесь к занятиям.

И Гермиона поняла, что профессор МакГонагалл не может ей помочь. Ей был нужен кто-нибудь, кто бы её ругал. Она не может быть прощена, если её никто не винит. А профессор МакГонагалл никогда не станет её обвинять, никогда не спросит так много с маленькой девочки из Когтеврана.

И Гарри Поттер в этом ей тоже не поможет.

Гермиона отвернулась от профессора МакГонагалл, сжалась в комок и прошептала:

— Пожалуйста, я хочу поговорить... с директором...

* * *

— Гермиона.

Гермиона Грейнджер открыла глаза во второй раз и увидела заботливое лицо Альбуса Дамблдора, склонившегося над её постелью. Он выглядел так, как будто он сам недавно плакал, хотя это и было невозможно. Гермиона снова почувствовала острый укол вины за то, что потревожила его.

— Минерва передала, что ты хочешь поговорить со мной, — сказал старый волшебник.

— Я... — неожиданно Гермиона поняла, что не знает, что сказать. У неё перехватило дыхание, и всё, что она, заикаясь, смогла произнести, было: — я... мне...

Должно быть, её тон каким-то образом донёс то слово, которое она не могла больше произносить вслух.

— Очень жаль? — продолжил за неё Дамблдор. — Почему? За что ты просишь прощения?

Ей пришлось сделать усилие, чтобы выдавить эти слова:

— Вы говорили Гарри... что он не должен платить... поэтому я не должна была... делать то, что велела профессор МакГонагалл, не должна была касаться его палочки...

— Моя дорогая, — сказал Дамблдор, — если бы ты не принесла клятву верности Дому Поттеров, Гарри бы напал в одиночку на Азкабан и, вполне вероятно, победил бы. Этот мальчик может тщательно выбирать слова, но я никогда не замечал, чтобы он лгал. Мальчику-Который-Выжил доступна сила, которой никогда не знал Тёмный Лорд. Он бы действительно попытался уничтожить Азкабан, даже ценой своей жизни, — голос старого волшебника стал мягче и добрее. — Нет, Гермиона, тебе совершенно не в чем себя винить.

— Я могла заставить его не делать это.

В глазах Дамблдора зажглись крохотные огоньки, но они быстро растворились в усталости.

— Вы так думаете, мисс Грейнджер? Возможно, тогда вам следует возглавить Хогвартс вместо меня, потому что у меня нет такой власти над упрямыми детьми.

— Гарри обещал... — её голос прервался. Было очень трудно сказать ужасную правду вслух. — Гарри Поттер обещал мне... что он никогда мне не поможет... если я попрошу его это не делать.

Повисла тишина. Гермиона осознала, что отдалённый шум больничного крыла, который был слышен во время визита профессора МакГонагалл, прекратился, когда Дамблдор разбудил её. С того места, где она лежала, Гермиона могла видеть только потолок и верхние края окон одной из стен, но в поле её зрения ничего не менялось, если вокруг и были какие-то звуки, она их не слышала.

— А, — старый волшебник тяжело вздохнул, — да, полагаю, мальчик мог бы сдержать своё слово.

— Я должна... я должна была...

— Отправиться в Азкабан по своей воле? — закончил за неё Дамблдор. — Мисс Грейнджер, я никогда не попрошу кого-либо об этом.

— Но... — Гермиона сглотнула. Она не могла не заметить лазейку. Любой, кто хотел пройти через портрет в башню Когтеврана, быстро учился обращать внимание на используемые в разговоре слова. — Но вы могли бы пойти на это сами.

— Гермиона... — начал старый волшебник.

— Почему? — произнёс голос Гермионы. Казалось, сейчас он продолжал разговор без её участия. — Почему я не была смелее? Я же собиралась подбежать к дементору... ради Гарри... в смысле, тогда, в январе... так почему... почему... почему я не смогла…

Почему из-за мысли о заключении в Азкабане она полностью расклеилась, почему она забыла о том, что значит быть Хорошей...

— Моя дорогая девочка, — прервал её Дамблдор. Голубые глаза за очками-полумесяцами выражали полное понимание её чувства вины, — в свой первый год в Хогвартсе я поступил бы не лучше. Будь снисходительнее к себе, как была бы снисходительна к другим на твоём месте.

— Значит, я действительно поступила плохо, — почему-то ей было нужно произнести это, было нужно, чтобы кто-то сказал это, пусть она и так уже знала.

Старый волшебник помолчал несколько секунд.

— Послушай, юная когтевранка, — наконец сказал он, — слушай меня внимательно, ибо я скажу правду. Большинство плохих людей не думают о себе, как о зле. В действительности, большинство из них представляет себя героями в историях, которые они рассказывают. Когда-то я думал, что величайшее зло в этом мире совершается во имя величайшего добра. Я ошибался. Страшно ошибался. В мире есть зло, которое знает, что оно — зло, и которое ненавидит добро изо всех сил. Оно желает разрушить всё светлое, что есть на земле.

Гермиона задрожала. Почему-то сказанное Дамблдором показалось ей очень реальным.

Старый волшебник продолжал:

— Ты — часть света этого мира, Гермиона Грейнджер, и поэтому зло тебя тоже ненавидит. Если бы ты выстояла, даже пройдя через этот суд, зло бы наносило удары всё сильнее и сильнее, пока не уничтожило бы тебя. Не думай, что героев нельзя сломить! Нас лишь сложнее сломить, Гермиона, — она никогда не видела настолько сурового выражения на лице старого волшебника. — Когда силы давно закончились, когда боль и смерть — не мимолётный страх, а реальная угроза, оставаться героем гораздо сложнее. Если ты так уж хочешь услышать правду… Да, сегодня я бы не побоялся отправиться в Азкабан. Но когда я учился на первом курсе, я бы сбежал от дементора, против которого ты вышла, поскольку мой отец умер в Азкабане, и потому я их боялся. Знай! Зло, которое обрушилось на тебя, могло бы сломить кого угодно, даже меня. Только Гарри Поттер сможет встретиться лицом к лицу с этим ужасом, когда полностью войдёт в силу.

Гермиона устала держать голову так, чтобы видеть старого волшебника. Она опустила её обратно на подушку и уставилась в потолок, осмысливая услышанное.

— Зачем? — её голос снова дрожал. — Зачем кому-то быть настолько злым? Я не понимаю.

— Я тоже размышлял над этим, — произнёс Дамблдор с глубокой грустью в голосе. — Три десятилетия я размышлял и до сих пор не понимаю. Мы никогда не поймём этого, Гермиона Грейнджер. Но по крайней мере сейчас я знаю, что ответило бы истинное зло, если бы мы могли с ним говорить и спросили, зачем оно творит зло. Оно бы ответило: «Почему нет?»

Негодование вспыхнуло внутри Гермионы:

— Есть миллион причин, почему нет!

— Действительно, — сказал Дамблдор, — миллион причин и даже больше. Мы всегда будем знать эти причины, ты и я. Если ты настаиваешь на том, чтобы рассматривать произошедшее с такой точки зрения... тогда, да, Гермиона, этот день в суде тебя сломил. Но даже когда тебя сломили, всё, что происходит после — тоже часть жизни героя. Которым ты являешься, Гермиона Грейнджер, и которым ты всегда будешь.

Она снова подняла голову, вглядываясь в него.

Старый волшебник поднялся. Его серебряная борода нырнула вниз, когда Дамблдор с серьёзным видом поклонился ей, и исчезла из виду.

Она продолжала смотреть туда, где только что стоял старый волшебник.

Это должно было что-то значить для неё, должно было как-то тронуть. Ей должно было стать лучше, ведь Дамблдор, который, вроде бы, отказывался считать её героем, теперь это признал.

Но она ничего не чувствовала.

Гермиона снова опустила голову на подушку. Пришла мадам Помфри и заставила её выпить какое-то зелье, которое обожгло Гермионе губы, словно она съела что-то очень острое. Пахло зелье даже острее и имело вкус, непохожий ни на что другое.

Это ничего для неё не значило. Девочка продолжала смотреть на каменную плитку на потолке.

* * *

Минерва ждала у двойных дверей, ведущих в больничное крыло Хогвартса. Ей приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не начать расхаживать от нетерпения. Ещё во время обучения в Хогвартсе эти двери часто казались ей «зловещими вратами», и она не могла не вспомнить об этом сейчас. Здесь слишком часто сообщались плохие новости...

Альбус вышел из лазарета. Не останавливаясь, старый волшебник направился к кабинету профессора Флитвика, и Минерва последовала за ним.

Она прокашлялась.

— Всё сделано, Альбус?

Старый волшебник утвердительно кивнул:

— Если на ней используют любую враждебную магию или её коснётся чей-то дух, я сразу же об этом узнаю и приду.

— Я разговаривала с мистером Поттером после занятия по трансфигурации, — сказала профессор МакГонагалл. — Он считает, что мисс Грейнджер следует немедленно отправиться в Шармбатон, что ей не следует оставаться в Хогвартсе.

Старый волшебник мотнул головой:

— Нет. Если Волдеморт действительно стремится нанести удар по мисс Грейнджер… он не отступит. Его слуги возвращаются к нему — в одиночку он бы не смог освободить Беллатрису. Его злые замыслы смогли проникнуть даже в Азкабан, что уж говорить о Шармбатоне… Нет, Минерва. Не думаю, что Волдеморт способен часто захватывать контроль над людьми подобным образом, или что он способен проделать это с лучше защищённым волшебником. Иначе весь этот год прошёл бы совсем по-другому. Кроме того, здесь Гарри Поттер, а его Волдеморт боится, признаёт он это или нет. Теперь, когда я наложил на мисс Грейнджер защитные чары, в стенах Хогвартса она в гораздо большей безопасности, чем снаружи.

— Судя по всему, мистер Поттер в этом сомневается, — Минерва не смогла полностью сдержать резкость в голосе. Какая-то её часть в значительной мере соглашалась с мистером Поттером. — По его мнению, здравый смысл велит, чтобы мисс Грейнджер продолжала обучение где угодно, но только не в Хогвартсе.

Старый волшебник вздохнул.

— Боюсь, мальчик провёл слишком много времени среди маглов. Они постоянно стремятся к безопасности, им кажется, что безопасность действительно существует. Если мисс Грейнджер что-то грозит в стенах нашей крепости, она не будет в безопасности и за её пределами.

— Похоже, не все так думают, — ответила профессор МакГонагалл. Когда она сегодня окинула взглядом свой стол, практически первое, что она заметила, было письмо — конверт из тончайшей овечьей кожи, запечатанный зеленовато-серебряным воском, с оттиском в виде змеи, которая подняла голову и зашипела на неё.

— Я получила сову от лорда Малфоя. Он сообщает, что забирает своего сына из Хогвартса.

Старый волшебник кивнул, но не сбавил шаг:

— Гарри уже знает?

— Да, — Минерва вспомнила выражение лица Гарри, и её голос на миг дрогнул. — После урока мистер Поттер выразил восхищение здравомыслием лорда Малфоя и сказал, что он бы написал мадам Лонгботтом и посоветовал бы и ей забрать своего внука, на случай, если тот окажется следующей целью. Если же опекун мистера Лонгботтома будет столь беспечна, что оставит его в Хогвартсе, мистер Поттер хочет, чтобы у того были Маховик времени, мантия-невидимка, метла и кошель, чтобы всё это носить. Также у мистера Лонгботтома должно быть кольцо на палец ноги с порталом, переносящим в безопасное место, на случай, если мистера Лонгботтома похитят и заберут за пределы защитных чар Хогвартса. Я сказала мистеру Поттеру, что вряд ли министерство согласится с подобным использованием наших Маховиков времени, на что он ответил, что нам не обязательно спрашивать их согласия. Полагаю, если мисс Грейнджер останется, он захочет, чтобы и она получила всё то же самое. Для себя мистер Поттер хочет трёхместную метлу, он собирается носить её в своём кошеле.

Указанные меры предосторожности не повергали её в трепет. Впечатляли своей продуманностью, да, но не повергали в трепет. В конце концов, она была профессором трансфигурации. Но ей до сих пор было очень неуютно от того, что Гарри Поттер полагал, что Хогвартс сейчас опасен так же, как исследование новых заклинаний.

— Отдел Тайн не так легко провести, — сказал Альбус. — Но что касается остального… — старый волшебник, едва заметно ссутулился. — Мы можем дать мальчику то, что он хочет. Я установлю охранные чары и на Невилла, и напишу Августе, что ему придётся остаться здесь на каникулы.

— И в заключение, — сказала Минерва, — мистер Поттер сказал — это прямая цитата, Альбус — чем бы ни был тот предмет, который директор хранит в Хогвартсе и который привлекает Тёмных волшебников, его нужно убрать из школы, причём немедленно.

В этот раз она не смогла сдержать резкость в своём голосе.

— Я просил об этом же Фламеля, — с явной болью произнёс Альбус. — Но мастер Фламель сказал, что даже он не может больше хранить Камень в безопасности… он уверен, что Волдеморт способен отыскать Камень, где бы его ни прятали… и он не согласится, чтобы Камень хранился где-либо, кроме Хогвартса. Минерва, мне жаль, но у нас нет другого выбора… просто нет!

— Хорошо, — ответила профессор МакГонагалл. — Но что касается меня, я думаю, мистер Поттер прав по каждому пункту.

Старый волшебник повернул голову в её сторону:

— Минерва, вы давно меня знаете. Лучше, чем любая другая душа на этом свете. Скажите, я уже забрёл во тьму?

— Что? — искренне удивилась профессор МакГонагалл. — О, Альбус, конечно, нет!

Старый волшебник на мгновение плотно сжал губы:

— Во имя высшего блага. Я столь многим пожертвовал во имя высшего блага. Сегодня во имя высшего блага я чуть не обрёк Гермиону Грейнджер на Азкабан. И я заметил… сегодня я заметил, что… меня начала раздражать наивность, которая мне больше недоступна… — старый волшебник запнулся. — Зло, совершённое во имя добра. Зло, совершённое во имя зла. Что хуже?

— Вы говорите глупости, Альбус.

Старый волшебник бросил на неё ещё один взгляд и снова посмотрел вперёд:

— Скажете, Минерва… вы хотя бы на секунду задумались о последствиях, прежде чем рассказали мисс Грейнджер, как ей связать себя с Домом Поттеров?

Минерва невольно ахнула. Она поняла, что она наделала...

— Значит, нет, — глаза Альбуса погрустнели. — Нет, Минерва, вы не должны извиняться. Это хорошо. После всего, что я сделал сегодня… если вы предпочтёте быть верной прежде всего Гарри Поттеру, а не мне, то это правильно и справедливо.

Она открыла рот, чтобы протестовать, но Альбус продолжил, прежде чем она смогла произнести хоть слово.

— Действительно… действительно… это будет необходимо и даже больше, чем необходимо, если Тёмный лорд, которого Гарри должен победить, чтобы обрести силу, окажется в итоге не Волдемортом…

— Только не снова, Альбус! — сказала Минерва. — Сами-Знаете-Кто отметил Гарри как равного себе, не вы. Пророчество никак не может говорить о вас!

Старый волшебник кивнул, но он по-прежнему смотрел куда-то вдаль, на уходящий вперёд коридор.

* * *

Камера предварительного заключения, расположенная практически в самом центре департамента Магического Правопорядка, была роскошно обставлена — больше исходя из представлений взрослых волшебников о естественной обстановке, нежели из-за какой-то особой заботы о заключённых. Здесь было кресло — саморегулирующееся, самокачающееся, с роскошными богато украшенными самоподогревающимися подушками. Здесь стоял шкаф со случайными книгами, спасёнными из корзины для уценённых товаров, и полка, заставленная древними журналами — один из них был выпущен аж в 1883 году. Что же касается туалетных принадлежностей... Что ж, они не были роскошными, но на комнату было наложено заклинание, позволяющее отложить все соответствующие занятия, — заключённый не мог пойти никуда, где его бы не видел наблюдающий за ним аврор. Во всём остальном это была вполне приятная маленькая камера. Профессор Защиты Хогвартса был задержан, не арестован. Его даже не запугивали. Не было никаких свидетельств, позволяющих предъявить ему официальное обвинение... если не считать того, что в Школе Чародейства и Волшебства Хогвартс случилось ужасное и необычное преступление, а предыдущий опыт показывал, что с шансами пять к одному нынешний профессор Защиты в этом как-нибудь замешан. Также следует добавить, что никто в ДМП даже не знал, кто на самом деле занимает должность профессора Защиты, и этот человек в буквальном смысле чихал на все попытки раскрыть его истинную сущность. В общем, нет, «Квиринуса Квиррелла» пока ещё не отпускали обратно в Хогвартс.

Позвольте подчеркнуть:

Профессор Защиты.

Содержался.

В камере.

Профессор Защиты смотрел на наблюдающего аврора и напевал.

С тех пор, как профессор Защиты оказался здесь, он не произнёс ни единого слова. Он лишь напевал некий мотив.

Сначала мотив звучал, как обычная детская колыбельная, та, что у маглов начинается: «Спи, моя радость, усни…»

Мотив повторялся семь минут, без изменений, снова и снова, приучая слушателя к определённому шаблону.

Потом в теме начались вариации. Фразы стали звучать медленно, с длинными паузами, так что разум слушателя беспомощно ожидал то следующей ноты, то следующей фразы. А когда следующая фраза все-таки начиналась, она оказывалась настолько мимо нот, так непостижимо и чудовищно мимо нот и даже не в той гамме, в какой звучали предыдущие фразы — она вообще не попадала ни в какую гамму. Можно было подумать, что этот человек тренировался часами, чтобы научиться настолько идеально фальшиво петь.

Всё это имело такое же отношение к музыке, какое к человеческому голосу имеет душераздирающий мёртвый голос дементора.

И эти ужасные, ужасные звуки игнорировать было невозможно. Они напоминали известную колыбельную, но отступали от неё непредсказуемым образом. Они задавали ожидания и сами же их нарушали, не следуя ни одному шаблону, который позволил бы воспринимать это пение как фон. Мозг слушателя против воли ожидал окончания этих антимузыкальных фраз и отмечал каждый неожиданный поворот.

Единственное возможное объяснение, откуда вообще взялся такой способ пения, заключалось в том, что некий непередаваемо жестокий гений проснулся однажды утром, почувствовал, что обычные пытки ему наскучили, и решил развлечься, придумав способ свести с ума человека, просто спев ему песенку.

Аврор слушал эти невообразимо чудовищные звуки уже четыре часа, ощущая рядом присутствие чего-то огромного, холодного, смертельного. И это чувство было одинаково ужасным — смотрел ли он прямо на задержанного или наблюдал за ним боковым зрением...

Пение прекратилось.

Пауза была долгой. Достаточно долгой, чтобы появилась ложная надежда. Сначала она была задавлена опытом предыдущих разочарований, но пауза длилась и длилась, и надежда начала неудержимо расти…

Пение возобновилось.

Аврор сломался.

Он сорвал с пояса зеркальце, стукнул по нему один раз и сказал:

— Говорит младший аврор Арджун Алтунай, код RJ-L20 в камере три.

— Код RJ-L20? — удивлённо переспросило зеркало. Послышался звук перелистываемых страниц. — Вы хотите, чтобы вас сменили, потому что заключённый предпринимает попытку психологической атаки и преуспевает в ней?

(Амелия Боунс действительно довольно умна.)

— Что заключённый вам говорит? — спросило зеркало.

(Этот вопрос не был частью процедуры RJ-L20, но, к несчастью, Амелия Боунс не включила в инструкцию явный запрет на вопросы от дежурного офицера.)

— Он... — начал аврор и глянул в камеру. Профессор Защиты сидел, расслабленно откинувшись на спинку кресла. — Он смотрел на меня! И напевал!

Повисла пауза.

Потом зеркало вновь заговорило.

— И вы из-за этого передаёте сигнал RJ-L20? Вы уверены, что не пытаетесь просто увильнуть от дежурства?

(Амелию Боунс окружают идиоты.)

— Вы не понимаете! — выкрикнул аврор Алтунай. — Это очень ужасное пение!

Из зеркала послышался приглушённый смех — судя по всему, смеялся не один человек.

Потом оно заговорило снова.

— Мистер Алтунай, если вы не хотите, чтобы вас разжаловали в младшие авроры второго класса, я советую вам собраться и вернуться к работе…

— Отставить, — послышался резкий голос — немного нечётко из-за расстояния, отделявшего его от зеркала.

(Поэтому Амелия Боунс часто занимается бумажной работой, которую требует министерство, в координационном центре ДМП.)

— Аврор Алтунай, — продолжил резкий голос, по всей видимости, приближаясь к зеркалу, — вас скоро сменят. Аврор Бен Гутиеррес, процедура RJ-L20 не требует, чтобы вы спрашивали о причинах. Она говорит, что вы должны сменить аврора, который об этом просит. Если я вдруг обнаружу, что авроры злоупотребляют этим, я изменю её так, чтобы предотвратить злоупотребления… — зеркало резко прервалось.

Аврор торжествующе посмотрел на нынешнего профессора Защиты Хогвартса, развалившегося в кресле.

И тот, впервые с тех пор, как вошёл в камеру, заговорил:

— До свидания, мистер Алтунай, — сказал профессор Защиты.

Несколько минут спустя дверь камеры открылась, и вошла седая женщина, одетая в малиновые одежды аврора без каких-либо знаков различия или других украшений. Слева под мышкой она несла чёрную кожаную папку.

— Вы свободны, — скомандовала пожилая дама.

Произошла короткая заминка — аврор Алтунай попытался объяснить, что произошло. Но его прервали — кивком и простым, чётким указанием на дверь.

— Добрый вечер, мадам директор, — сказал профессор Защиты.

Амелия Боунс никак не отреагировала на приветствие. Пожилая ведьма быстро села в освободившееся кресло и открыла чёрную папку. Её взгляд скользнул по пергаменту.

— Ключевые сведения к установлению личности нынешнего профессора Защиты Хогвартса, собранные аврором Робардсом, — Амелия Боунс перевернула титульную страницу. — Профессор Защиты заявил, что был распределён в Слизерин. Утверждал, что его семью убил Волдеморт. Сказал, что учился в центре боевых искусств в магловской Азии, который был уничтожен Волдемортом. Запрос, отправленный совместно с Отделом Международного Магического Сотрудничества, идентифицирует этот инцидент как «Дело Они» от 1969 года, — она перелистнула ещё одну страницу. — Кроме того, похоже, что нынешний профессор Защиты выступил с крайне вдохновляющей речью перед своими учениками, за несколько дней до последнего Йоля, осуждая предыдущее поколение за разобщённость перед Пожирателями Смерти, — пожилая ведьма подняла взгляд от кожаной папки. — Мадам Лонгботтом была под впечатлением и настояла, чтобы я прочитала речь целиком. Аргументы показались мне знакомыми, но в тот момент я не смогла их ни с чем связать. Хотя, конечно, тогда я полагала, что вы мертвы.

Глава охраны правопорядка магической Британии пристально посмотрела на нынешнего профессора Защиты сквозь толщу укреплённого заклинаниями стекла, разделявшего их. Человек в камере встретил её взгляд спокойно, без видимой тревоги.

— Не буду называть никаких имён, — продолжила пожилая ведьма, — но расскажу одну историю, и посмотрим, не покажется ли она вам знакомой, — Амелия Боунс вновь опустила взгляд и перевернула следующую страницу. — Родился в 1927, поступил в Хогвартс в 1938, распределён в Слизерин, окончил в 1945. Отправился за границу, чтобы продолжить образование, и исчез во время визита в Албанию. Считался погибшим до 1970, когда неожиданно вернулся в магическую Британию, никак не объясняя своё отсутствие в течение двадцати пяти лет. Сторонился семьи и друзей, жил уединённо. В 1971, во время визита в Косой переулок, помешал Беллатрисе Блэк похитить дочь министра магии и убил двух из трёх Пожирателей Смерти, сопровождавших Беллатрису, Смертельным проклятием. Остальную часть истории знает вся Британия; нужно ли мне продолжать? — пожилая ведьма снова посмотрела поверх папки. — Что ж, хорошо. Состоялся суд Визенгамота, который оправдал использование этим молодым человеком Смертельного проклятия — не в последнюю очередь усилиями его бабушки, Леди его Дома. Он помирился со своей семьёй, и они созвали всех представителей Дома, чтобы отпраздновать его возвращение. Почётный гость прибыл на эту встречу и обнаружил, что вся его семья, и даже домовые эльфы, убиты Пожирателями Смерти, а сам он, представитель младшей линии, оказался теперь единственным наследником Древнейшего Дома.

Профессор Защиты никак не реагировал, лишь наполовину прикрыл глаза, словно от усталости.

— Молодой человек занял место своей семьи в Визенгамоте, став одним из самых непримиримых противников Сами-Знаете-Кого. Несколько раз он вёл за собой людей в бой против Пожирателей Смерти, демонстрируя при этом тактическую выучку и необычайную силу. Люди начали говорить о нём как о новом Дамблдоре, думали, что после падения Тёмного Лорда он мог бы стать Министром магии. Третьего июля 1973 года он не явился на ключевое голосование Визенгамота, и никто о нём больше ничего не слышал. Мы полагали, что Сами-Знаете-Кто убил его. Это был серьёзный удар для всех нас, и дела с тех пор шли хуже день ото дня. Я и сама оплакивала вас. Что случилось?

Пожилая волшебница вопросительно посмотрела на собеседника.

Профессор Защиты слегка пожал плечами.

— Вы делаете много предположений, — мягко произнёс он. — Что до меня, то я бы сказал, что тот человек умер много лет назад. Но если тот человек всё же жив... тогда, очевидно, он не хочет, чтобы об этом знали, и у него есть достаточные причины хранить это в тайне. Тот человек, похоже, однажды вам в чём-то помог, — губы профессора Защиты искривились в циничной улыбке. — Но меня уже не удивляет мимолётность человеческой благодарности. Вы хотите от него ещё что-нибудь?

Старая ведьма в кресле аврора-наблюдателя вздрогнула. Кажется, слова профессора Защиты её задели.

— Нет... — спустя секунду ответила она. Её пальцы забарабанили по кожаной папке. Это можно было бы принять за признак нервозности, если допустить, что Амелия Боунс в принципе способна нервничать. — Но ваш Дом… Древних Домов осталось не так много...

— Для этой страны не так важно, сколько осталось Древних Домов — восемь или семь.

Волшебница вздохнула.

— А что об этом думает Дамблдор?

Человек в камере покачал головой.

— Он не знает, кто я, и обещал не выяснять.

Брови пожилой волшебницы приподнялись.

— А как же он представил вас защитным чарам Хогвартса?

Лёгкая усмешка.

— Директор нарисовал круг и сказал Хогвартсу, что тот, кто стоит внутри — профессор Защиты. И, кстати… — тон стал ниже, суше, — я пропускаю свои занятия, директор Боунс.

— Похоже, вам иногда нужно... «отдыхать», в определённом смысле. Об этом тоже есть в отчёте. И, похоже, с течением времени вы «отдыхаете» всё чаще и чаще, — пальцы волшебницы снова застучали по папке. — Не могу припомнить, чтобы я читала о таких симптомах, но когда слышишь о подобном, на ум сразу приходят… сражения с Тёмными Волшебниками и полученные ужасные проклятия…

Выражение лица профессора Защиты не изменилось.

— Вам нужна помощь целителя? — спросила Амелия Боунс. Её собственная маска спа́ла, и в глазах явственно читалась боль. — Можно ли вообще чем-нибудь вам помочь?

— Я согласился преподавать Защиту в Хогвартсе, — ровным голосом ответил человек в камере. — Выводы делайте сами, мадам. И я пропускаю занятия, которых осталось не так уж много. Я бы хотел вернуться в Хогвартс. Прямо сейчас.

* * *

Когда Гермиона проснулась в третий раз (хотя ей показалось, что она просто на секунду закрыла глаза), солнце уже почти село. Она чувствовала себя чуть более живой и, что удивительно, гораздо более опустошённой. На этот раз у её кровати стоял профессор Флитвик и тряс её за плечо. Рядом с ним в воздухе висел поднос с едой, от которой поднимался пар. Почему-то она думала, что обнаружит склонившегося над кроватью Гарри Поттера, но его не было. Ей это приснилось? У неё не получилось вспомнить свой сон.

Со слов профессора Флитвика выяснилось, что Гермиона пропустила ужин в Большом зале и её разбудили, чтобы она поела. А затем она может вернуться в башню Когтеврана и спать в своей постели.

Она ела молча. Часть её хотела спросить профессора Флитвика — считает ли он, что ей изменили память, или думает, что она пыталась убить Драко Малфоя по своей воле...

…как она сама помнила…

…но бо́льшая её часть боялась узнать ответ. «Боязнь ответа», по мнению Гарри Поттера и его книг, была знаком, на который следует обратить внимание, но её разум устал, был избит, и она не смогла найти сил, чтобы преодолеть себя.

Когда они вышли из лазарета, за дверью обнаружился Гарри Поттер, который сидел, скрестив ноги по-турецки, и тихо читал учебник по психологии.

— Я её провожу, — сказал Мальчик-Который-Выжил. — Профессор МакГонагалл разрешила.

Профессор Флитвик, похоже, был не против и, окинув их строгим взглядом, ушёл. Гермиона не представляла, что мог означать этот строгий взгляд, разве что: «Не вздумайте убить ещё кого-нибудь из учеников».

Звук шагов профессора Флитвика стих, и они остались у дверей лазарета одни.

Она посмотрела в зелёные глаза Мальчика-Который-Выжил, на его растрёпанные волосы, из-под которых виднелся шрам на лбу. Она смотрела на мальчика, который, не раздумывая, отдал все свои деньги, чтобы её спасти. Её переполняли чувство вины, стыда, неловкости и многое другое, но слов не было. Она не знала, что сказать.

— Итак, — внезапно начал Гарри. — Я пробежался по своим книгам по психологии, чтобы узнать о посттравматическом стрессовом расстройстве. В старых книгах пишут, что надо незамедлительно обсудить свой опыт с психологом-консультантом. Но согласно новым исследованиям, когда начали проводить эксперименты, выяснилось, что незамедлительное обсуждение делает всё только хуже. По-видимому, нужно следовать естественному желанию своего разума подавить воспоминания и какое-то время не думать о произошедшем.

Это было настолько нормально, настолько обычно для их общения, что в горле у неё запершило.

«Нам не нужно говорить об этом». Вот что, в общих чертах, Гарри только что сказал. И это показалось ей жульничеством, возможно, даже ложью. Ничего не было «нормально». Всё неправильное по-прежнему оставалось ужасно неправильным. Всё невысказанное по-прежнему было необходимо сказать…

— Хорошо, — произнесла Гермиона. Потому что ей нечего было сказать, совсем нечего.

Они направились в сторону башни Когтеврана.

— Извини, что меня не было рядом, когда ты проснулась, — заговорил Гарри. — Мадам Помфри всё равно бы меня не пустила, так что я остался снаружи, — он коротко и грустно пожал плечами. — Наверное, мне стоило пойти попробовать заняться починкой отношений с общественностью, но… честно говоря, у меня это всегда плохо получалось, в итоге я обычно говорю людям что-нибудь резкое.

— Насколько всё плохо? — она думала, что спросит шёпотом, хрипло, но голос оказался нормальным.

— Ну… — заметно помешкав, начал Гарри. — Понимаешь, Гермиона, сегодня за завтраком у тебя была масса защитников, но все твои сторонники… несли чушь. Говорили, что Драко первым решил тебя убить, ну и всё такое. Для всех это выглядело как противостояние Грейнджер и Малфоя, словно вы на весах, и если противника утянет вниз, то чаша с победителем поднимется вверх. Я сказал им, что скорее всего вы оба невиновны и оба подверглись заклинанию Ложной памяти. Но они не слушали, обе стороны сочли меня предателем, который пытается оставаться посередине. А потом люди узнали, что Драко под сывороткой правды свидетельствовал, что старался помочь тебе перед битвой… не делай такое лицо, Гермиона, ты ничего с ним на самом деле не сделала. Так вот, все поняли, что сторонники Малфоя были правы, а сторонники Грейнджер — нет, — Гарри вздохнул. — И я сказал им, что позже, когда правда выйдет на свет, им всем будет стыдно…

— Насколько всё плохо? — повторила она. Её голос прозвучал слабее.

— Помнишь эксперимент Аша? — Гарри повернул голову и серьёзно посмотрел на неё.

Её разуму потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, и это её напугало, но потом информация всплыла в памяти. В 1951 году Соломон Аш взял несколько подопытных, и каждого поместил среди других людей, с виду таких же участников, но на деле — подсадных уток. Им показывали линию на экране, с пометкой Х, а рядом — ещё три, с пометками А, В и С. Ведущий эксперимента спрашивал, какой из трёх линий равна по длине линия Х. Правильным ответом, очевидно, был вариант С. Но другие «подопытные», подсадные, один за другим утверждали, что линия Х равна по длине линии В. Настоящий подопытный шёл предпоследним в очереди (будь он последним, возникли бы подозрения). Суть теста заключалась в проверке, согласится ли испытуемый с неправильным ответом В, который давали окружающие, или озвучит очевидный верный ответ С.

75% подопытных подчинились мнению остальных как минимум единожды. Треть испытуемых соглашалась с окружающими более, чем в половине случаев. Некоторые потом отметили, что действительно верили, что Х имеет ту же самую длину, что и В. И всё это было в случае, когда испытуемый не знал никого из других участников эксперимента. Если же окружить человека людьми, которые принадлежат к той же группе, что и он, например, посадить инвалида на коляске среди других инвалидов на колясках, эффект конформизма только усиливается...

У Гермионы возникло нехорошее предчувствие.

— Я помню, — прошептала она.

— Знаешь, я устраивал Легиону Хаоса тренировку против конформизма. Каждый легионер должен был стоять в центре и говорить «дважды два — четыре!» или «трава — зелёная!», а все остальные из Легиона обзывали его идиотом или насмехались над ним (у Аллена Флинта получалось особенно хорошо) или просто смотрели сквозь него и уходили. Но тебе нужно помнить, что подобная практика была только у Легиона Хаоса. Никто другой в Хогвартсе даже не знает, что такое конформизм.

— Гарри! — её голос задрожал. — Насколько всё плохо?!

Гарри ещё раз печально пожал плечами.

— Все со второго курса и старше, потому что они тебя не знают. Все в Армии Драконов. Все в Слизерине, разумеется. И, думаю, большая часть оставшейся магической Британии. Люциус Малфой контролирует «Ежедневный пророк», как ты помнишь.

— То есть все? — прошептала она. Руки и ноги её похолодели, словно она только что вышла из холодного бассейна.

— То, во что верят люди, не ощущается ими как вера, они просто думают, что мир такой и есть. Мы с тобой стоим в маленьком пузырьке вселенной, где на Гермиону Грейнджер наложили заклятие Ложной памяти. Все остальные живут в мире, где Гермиона Грейнджер пыталась убить Драко Малфоя. Если Эрни Макмиллан...

У неё перехватило дыхание. Даже капитан Макмиллан…

— …думает, что этика теперь запрещает ему оставаться твоим другом, то он пытается поступить правильно в том смысле, как он это понимает, в том мире, в котором, по его мнению, он живёт, — глаза Гарри смотрели очень серьёзно. — Гермиона, ты мне много раз говорила, что я слишком свысока смотрю на остальных. Но если бы я ожидал от них чересчур многого — если бы ожидал, что люди будут понимать всё правильно — я бы их вообще возненавидел. Оставим идеализм, на самом деле ученики не владеют науками о мышлении в мере, достаточной, чтобы отвечать за то, как работает их сознание. Они не виноваты, что они сумасшедшие, — голос Гарри был до странного мягким, почти как у взрослого. — Я знаю, тебе это тяжелее, чем было бы мне. Но помни, в конце концов настоящий виновник будет изобличён. Правда выйдет наружу, и все, кто был уверен в неправильном, окажутся в дурацком положении.

— А если настоящего виновника не поймают? — спросила она срывающимся голосом.

…или в итоге окажется, что это всё-таки я?

— Тогда ты покинешь Хогвартс и пойдёшь в Институт Салемских Ведьм в Америке.

— Покину Хогвартс?! — она никогда не рассматривала такую возможность иначе как высшую меру наказания.

— Я… Гермиона, я думаю, тебе может этого захотеться в любом случае. Хогвартс — это не крепость, а безумие со стенами. Тебе нужны и другие варианты.

— Мне… — пролепетала она. — Мне надо… подумать обо всём этом…

Гарри кивнул.

— По крайней мере, никто не попытается тебя проклясть — не после того, что сегодня директор сказал за ужином. Да, ко мне подходил Рон Уизли — с очень серьёзным видом, — просил передать, если я увижу тебя первым, что он сожалеет, что думал о тебе так ужасно, и он никогда больше не будет говорить о тебе плохо.

— Рон верит, что я невиновна? — спросила Гермиона.

— Ну… он не то чтобы считает тебя невиновной...

* * *

Когда они вошли, в гостиной Когтеврана наступила абсолютная тишина.

Все смотрели на них.

Все смотрели на неё.

(У неё случались похожие кошмары.)

А потом, один за другим, люди отвернулись от неё.

Пенелопа Клируотер, пятикурсница, староста, присматривающая за первогодками, медленно повернула голову в другую сторону.

Су Ли, Лиза Турпин и Майкл Корнер сидели за столом вместе. Им всем она время от времени помогала с домашней работой. Когда она попыталась встретиться с ними взглядом, они вдруг занервничали и отвернулись.

Третьекурсница, Латиша Рэндл, которую ЖОПРПГ дважды спасала от слизеринских хулиганов, быстро склонилась над столом и снова уткнулась в домашнюю работу.

Мэнди Броклхёрст отвернулась от неё.

Гермиона не разрыдалась только потому, что ожидала этого, вновь и вновь представляла эту сцену в своей голове. По крайней мере никто не кричал на неё, не толкал, не кидался проклятиями. Все просто отводили взгляд…

Гермиона направилась прямиком к лестнице, которая вела к спальням девочек-первокурсниц. (Она не видела, что Падма Патил и Энтони Голдштейн смотрят на неё — единственные, кто проводил её взглядом.) За её спиной раздался очень спокойный голос Гарри Поттера:

— Слушайте все. Рано или поздно мы узнаем правду. Поэтому, раз уж вы все уверены, что она виновна, не поставите ли вы подписи на этой бумаге? Здесь сказано, что если впоследствии выяснится, что она невиновна, то у неё будет полное право сказать вам «я же говорила» и не давать забыть об этом до конца вашей жизни. Ну же, подходите, не трусьте. Если вы действительно верите, вы не побоитесь поставить...

Она была уже на полпути, когда вдруг поняла, что в спальне тоже может находиться кто-нибудь из девочек.

* * *

Солнце уже закатилось, но звёзды ещё не появились. Лишь одна или две, самые яркие, просвечивали сквозь фиолетово-алую дымку на горизонте.

Гермиона вцепилась в каменный парапет маленького балкона, на который она выскочила из лестничного колодца. Она осознала, что...

...она не может просто пойти спать…

…эти слова повторялись у неё в голове снова и снова. Так могло бы звучать: «Ты не сможешь вернуться домой».

Она смотрела на опустевшую территорию замка, на угасающий закат, на траву, растущую далеко внизу.

Она устала, ужасно устала, она не могла уже думать, ей нужно было поспать. Профессор Флитвик сказал, что ей необходимо выспаться, и добавил ещё одно зелье к её ужину. Может быть, общество волшебников лечит ужасные травмы невинных девочек именно так — просто заставляет их много спать.

Ей следовало отправиться в свою комнату и уснуть, но она боялась идти туда, где есть люди. Боялась того, как они будут смотреть на неё, как они будут отворачиваться.

Опускалась ночь. В голове кружились обрывки мыслей. Гермиона слишком устала, чтобы их закончить или как-то связать.

Почему…

Почему так вышло…

Ещё неделю назад всё было хорошо…

Почему...

Позади скрипнула дверь.

Девочка оглянулась.

В дверном проёме, через который она вышла на балкон, прислонившись к косяку, стоял профессор Квиррелл. В свете факелов Хогвартса его силуэт на фоне двери казался словно вырезанным из бумаги. Коридор сзади него был ярко освещён, но девочка не могла разглядеть выражение лица профессора — его глаза, его лицо терялись в ночной тени.

Профессор Защиты Хогвартса, первый в списке людей, которые могли стоять за произошедшим. Только сейчас она осознала, что у неё есть список подозреваемых.

Человек молча стоял в дверном проёме, и она не могла разглядеть его глаза. Что он вообще тут делает…

— Вы пришли, чтобы убить меня? — спросила Гермиона Грейнджер.

Профессор Квиррелл слегка повернул голову.

Затем он двинулся к ней, тёмный силуэт неторопливо поднял руку, как будто собираясь столкнуть её с башни Когтеврана…

— Ступефай!

Всплеск адреналина смёл все сомнения. Не задумываясь, она выхватила палочку, её губы сами по себе произнесли слово, сногсшибатель слетел с её палочки и…

...замедлился и застыл перед поднятой рукой профессора Квиррелла, слегка шипя и колеблясь в воздухе, будто он всё ещё пытался долететь.

Красный свет заклинания, наконец, озарил лицо профессора, явив странную тёплую улыбку.

— Уже лучше, — сказал профессор Квиррелл. — Мисс Грейнджер, вы по-прежнему являетесь моей ученицей. И если уж вы посчитали меня угрозой, я не жду, что вы просто печально посмотрите на меня и спросите, не собираюсь ли я вас убить. Минус два балла Квиррелла.

Гермиона полностью лишилась дара речи.

Профессор Защиты небрежно щёлкнул пальцем по застывшему сногсшибателю и отправил проклятие куда-то в ночь за её спиной. Они снова оказались в темноте. Квиринус Квиррелл шагнул вперёд, дверь захлопнулась за его спиной. Балкон осветился мягким белым светом, и девочка снова смогла увидеть лицо профессора, на котором была всё та же странная мягкая улыбка.

— Что вы… что вы тут делаете?

Профессор подошёл к ограждению балкона и тяжело облокотился на камень, глядя в темноту.

— Я пришёл сюда, как только меня отпустили авроры, и как только я закончил разговор с директором, потому что я — ваш учитель, а вы — моя ученица, и я за вас отвечаю, — тихо ответил профессор Квиррелл.

И тогда Гермиона поняла — она вспомнила, что профессор Квиррелл говорил Гарри про контроль над гневом на втором уроке Защиты. Она почувствовала, что краснеет от стыда. Потребовалась секунда, чтобы вспомнить слова Гарри и выдавить:

— Я… Гарри считает… что на самом деле я не теряла контроль над собой. Я имею в виду…

— Я тоже это слышал, — совершенно бесстрастно сказал профессор. Он покачал головой, как будто не соглашаясь со звёздами. — Мальчику повезло, что меня перестало раздражать его стремление к саморазрушению, и теперь мне просто любопытно, что же он выкинет в следующий раз. Но я согласен с выводами мистера Поттера. Это убийство было тщательно спланировано, чтобы злоумышленника не заметили ни защитные чары Хогвартса, ни директор при расследовании по горячим следам. Естественно, при настолько продуманном убийстве, нужно сделать козлом отпущения кого-то невинного, — короткая, кривая улыбка скользнула по лицу профессора Защиты, хоть он и не смотрел в сторону Гермионы. — Что же касается точки зрения, что вы совершили это сами… Я считаю себя талантливым учителем, но даже я не смог бы вложить подобное стремление к убийству в такую упрямую и бесталанную ученицу, как Гермиона Грейнджер.

Какая-то часть её сознания возмущённо воскликнула: «Что?!», но слишком тихо, и это слово так и не прозвучало.

— Нет… — продолжил профессор Квиррелл. — Я здесь не поэтому. Вы не пытаетесь скрыть свою неприязнь ко мне, мисс Грейнджер. Спасибо за отсутствие притворства, ибо я предпочитаю искреннюю ненависть лживой любви. Но вы всё ещё моя ученица, и мне есть, что вам сказать, если вы готовы слушать.

Гермиона смотрела на него, ещё борясь с последствиями притока адреналина. Профессор Защиты, казалось, просто глядел в тёмное небо, где уже появлялись звёзды.

— Когда-то я собирался стать героем, — сообщил профессор, всё так же глядя вверх. — Вы можете в это поверить, мисс Грейнджер?

— Нет.

— Ещё раз спасибо, мисс Грейнджер. Тем не менее, это так. Давным-давно, прежде чем родились вы или Гарри Поттер, был один человек, которого провозгласили спасителем. Осенённый судьбой герой, словно вышедший из сказки, вооружённый справедливостью и возмездием, против ужасающего врага, — профессор Квиррелл коротко и горько усмехнулся, глядя в ночное небо. — Знаете, мисс Грейнджер, в то время я уже считал себя циником, однако...

Молчание в холодной ночи затянулось.

— Честно говоря, — продолжил профессор, не сводя глаз со звёзд, — я до сих пор не понимаю. Они должны были осознавать, что их жизни зависят от успеха этого человека. И, тем не менее, они как будто старались сделать всё возможное, чтобы его жизнь стала очень неприятной. Чтобы создать любые мыслимые препятствия на его пути. Я не был наивен, мисс Грейнджер, я не ждал, что люди, облечённые властью, тут же поддержат меня без какой-либо для себя выгоды. Но их власть тоже оказалась под угрозой, и я был поражён тем, насколько охотно они отступили, оставив этому человеку всю тяжесть ответственности. Они высмеивали его успехи, обсуждая между собой, что бы они сделали на его месте, но не снисходили до того, чтобы сделать что-то самим, — профессор Квиррелл покачал головой, словно недоумевая. — Но что самое странное… Тёмный Волшебник, смертельный враг этого человека… те, кто служили ему, ретиво выполняли его задания. Тёмный Волшебник обращался со своими последователями всё более жестоко, но они лишь охотнее следовали за ним. Люди дрались за шанс служить ему, а те, чьё существование зависело от героя, лишь усложняли тому жизнь… Я не мог этого понять, мисс Грейнджер, — профессор смотрел вверх, его лицо было в тени. — Быть может, взяв на себя проклятие инициативы, этот человек снял его со всех остальных? И потому они не стеснялись мешать ему сражаться с Тёмным Волшебником, который собирался поработить их всех? Вера в то, что люди будут действовать в своих собственных интересах, оказалась не цинизмом, а чистейшей воды оптимизмом. В реальности люди не соответствуют такому высокому стандарту. И вот, через некоторое время, тот человек осознал, что, возможно, ему будет легче биться с Тёмным Волшебником одному, чем с такими последователями за спиной.

— И тогда… — в темноте собственный голос казался Гермионе чужим, — вы оставили своих друзей там, где они будут в безопасности, и попытались напасть на Тёмного Волшебника в одиночку?

— Вообще-то, нет, — ответил профессор Квиррелл. — Я оставил попытки быть героем и ушёл заниматься более приятными делами.

— Что?! — машинально воскликнула Гермиона. — Но ведь это чудовищно!

Профессор Защиты оторвал взгляд от неба и посмотрел на неё. Девочка увидела, что он улыбается… по крайней мере, половина его лица улыбалась.

— Мисс Грейнджер, вы собираетесь сообщить мне, что я ужасный человек? Наверное, так и есть. Но тогда те люди, которые никогда даже не пытались быть героями, ещё хуже? Если я, как и они тогда, ничего не стал бы предпринимать, стали бы вы думать обо мне лучше?

Гермиона открыла рот и обнаружила, что ей снова нечего сказать. Перестать быть героем было неправильно, нельзя вот так просто взять и уйти, но она не могла и сказать, что все, кто не был героем, были просто ничем — это мышление в стиле Квиррелла...

Улыбка — или полуулыбка — исчезла.

— С вашей стороны было глупо, — тихо произнёс профессор Защиты, — ожидать длительной благодарности от тех, кого вы пытались защитить, когда назвали себя героиней. Точно так же, как и ожидать, что тот человек будет продолжать оставаться героем, точно так же, как и назвать его чудовищем за то, что он остановился, когда тысячи других не пошевелили и пальцем. От вас ожидали, что вы должны драться с хулиганами. Это было платой, которую вы обязаны отдать, и её принимали с королевским снисхождением, и кривились из-за малейшей вашей задержки. И я готов поспорить, вы уже стали свидетельницей того, как их любовь развеялась пылью на ветру, лишь только связь с вами вошла в противоречие с их интересами...

Профессор Защиты медленно выпрямился, повернулся и внимательно посмотрел на неё.

— Но вы не обязаны быть героем, мисс Грейнджер, — сказал профессор Квиррелл. — Вы можете остановиться в любой момент.

Эта мысль…

...приходила к ней и раньше, несколько раз за последние два дня.

«Люди становятся теми, кем им суждено быть, делая то, что правильно», говорил ей директор Дамблдор. Проблема в том, что тут было два разных правильных пути. С одной стороны, она считала, что правильно будет оставаться героиней и не покидать Хогвартс — она не понимала, что тут происходит, но героини просто так не убегают.

И был ещё голос здравого смысла, голос школьных плакатов, предупреждающих не брать конфеты у незнакомцев, который говорил, что маленькие дети никогда не должны оставаться в опасности, с опасностями должны иметь дело взрослые. И это тоже было правильно.

Гермиона Грейнджер стояла на балконе, смотрела на силуэт профессора Квиррелла, очерченный светом появившихся звёзд, и не понимала. Она не понимала, как профессор Защиты может смотреть на неё с беспокойством на лице. Она не понимала отголоска боли, который уловила в его голосе. Она не понимала, зачем ей всё это говорят.

— Я ведь вам даже не нравлюсь, профессор, — сказала Гермиона.

Слабая улыбка мелькнула на лице профессора Квиррелла.

— Полагаю, я мог бы продолжать распространяться по поводу того, как я рассержен, что это происшествие отняло моё ценное время и прервало мои уроки Защиты. Но основная причина в том, мисс Грейнджер, что вы — моя ученица. Пусть у меня и было много других профессий, но я думаю, что в Хогвартсе я проявил себя хорошим учителем, не так ли? — внезапно глаза профессора Квиррелла показались очень усталыми. — Как ваш учитель, я советую вам рассмотреть другие варианты карьеры. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то ещё шёл по моему пути.

Гермиона сглотнула. Она никогда не видела и не воображала себе эту сторону профессора Квиррелла, и это нарушало её представления о нём.

Профессор Квиррелл наблюдал за ней ещё несколько мгновений, а затем снова повернулся к звёздам. Когда он заговорил, его голос звучал тише:

— Кто-то в Хогвартсе выбрал вас своей мишенью, мисс Грейнджер, и я не могу защитить вас чарами, как я защитил мистера Малфоя. Директор сделал это невозможным, по причинам, которые он считает разумными. Я знаю, легко полюбить Хогвартс — я и сам его люблю. Но во Франции к Древнейшим Домам относятся иначе, чем в Британии, и, думаю, Шармбатон отнесётся к вам благосклонно. Что бы вы там ни воображали на мой счёт, я клянусь, что, если вы попросите меня обустроить ваше безопасное пребывание в Шармбатоне, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы проводить вас туда.

— Я не могу просто… — сказала Гермиона.

— Можете, мисс Грейнджер, — теперь бледные голубые глаза пристально смотрели на неё. — Что бы вы ни хотели сделать со своей жизнью, вы уже не сможете достичь этого в Хогвартсе. Это место больше не подходит вам, даже если забыть про все прочие угрозы. Просто попросите Гарри Поттера приказать вам отправиться в Шармбатон и мирно жить своей жизнью. Если вы останетесь здесь, он будет вашим хозяином в глазах Британии и её закона!

Она даже не задумывалась о своей клятве, это блекло по сравнению с угрозой быть съеденной дементорами. Раньше она боялась потерять независимость, но теперь всё выглядело таким ребячеством, чем-то неважным, бессмысленным. Так почему же её глаза так жжёт?

— И если даже этого недостаточно для вас, мисс Грейнджер, подумайте о том, что мистер Поттер сегодня днём угрожал Люциусу Малфою, Альбусу Дамблдору и всему Визенгамоту. Потому что он не способен здраво размышлять, когда что-то угрожает забрать вас у него. Вам не страшно, что он сделает в следующий раз?

В словах профессора был смысл. Чудовищный смысл. Страшный жуткий смысл.

В них было даже слишком много смысла…

Она не могла описать словами, что именно подтолкнуло её к пониманию — возможно, причиной было невыносимое давление, которое профессор Защиты оказывал на неё.

Если именно профессор Защиты стоял за всем произошедшим… то профессор Квиррелл устроил всё это просто для того, чтобы убрать её с дороги, чтобы она не мешала его планам относительно Гарри.

Неосознанно она перенесла свой вес на другую ногу, её тело отодвинулось от профессора Защиты…

— Значит, вы думаете, что это я в ответе за произошедшее? — сказал профессор Квиррелл. Его голос звучал немного печально, и её сердце чуть не остановилось, когда она услышала эти слова. — Полагаю, я не могу вас винить. Ведь я всё-таки профессор Защиты Хогвартса. Но, мисс Грейнджер, даже допуская, что я — ваш враг, здравый смысл должен говорить вам убраться от меня, причём как можно быстрее. Вы не можете использовать Смертельное проклятье, так что правильная тактика — аппарировать подальше. Я не против того, чтобы быть злодеем в вашем воображении, если это прояснит ситуацию. Покиньте Хогвартс и оставьте меня тем, кто способен со мной разобраться. Я организую ваш переезд через семью с хорошей репутацией, и, если вы не доберётесь благополучно, мистер Поттер будет знать, что виноват я.

— Я… — она мёрзла, ночной воздух холодил её кожу, или быть может, это кожа холодила воздух, — мне нужно подумать…

Профессор Квиррелл покачал головой.

— Нет, мисс Грейнджер. Мне потребуется время, чтобы организовать ваш переезд, и у меня осталось меньше времени, чем вам кажется. Это решение может быть болезненным, но с ним нужно определиться. На чашах весов лежит большой вес, но вес не равный. Этой ночью я должен услышать ваш ответ.

А если нет…

Предупреждает ли её профессор Защиты намеренно? Что если она не убежит, он снова нанесёт удар?

Почему это так важно? Что профессор Квиррелл хочет сделать с Гарри?

Гермиона Грейнджер, мне придётся дать менее тонкий намёк, чем обычно свойственно таинственному старому волшебнику, и сказать вам прямо, что вы не можете даже вообразить, насколько плохо всё может обернуться, если связанные с Гарри Поттером дела пойдут скверно.

Самый могущественный волшебник в мире сказал ей эти слова, когда они обсуждали, как важно, чтобы она оставалась другом Гарри.

Гермиона сглотнула. Она стояла на каменном балконе волшебного замка, и у неё слегка закружилась голова. Внезапно смертельная абсурдность ситуации захлестнула её. Двенадцатилетние девочки не должны оказываться в опасности, не должны думать о таких вещах. Мама бы захотела, чтобы она СБЕЖАЛА отсюда, а у папы случился бы сердечный приступ, если бы он только узнал, что она столкнулась с такими вопросами.

Она ощутила на себе то, о чём и Гарри, и Дамблдор пытались её предупредить — всё, что она раньше думала о жизни героини, оказалось неправдой. На самом деле герои существуют только в сказках. В реальности есть лишь ужасная опасность, арестовывающие тебя авроры, камера с дементором, боль и страх, и…

— Мисс Грейнджер? — напомнил о себе профессор Защиты.

Она ничего не сказала. Все слова застряли у неё в горле.

— Мне нужно ваше решение, мисс Грейнджер.

Она сжала губы, не давая вырваться ни единому слову.

Наконец профессор Защиты вздохнул. Белый свет медленно погас, дверь позади него медленно открылась, и он снова превратился в чёрный силуэт на фоне коридора.

— Спокойной ночи, мисс Грейнджер, — сказал он, повернулся к ней спиной и ушёл вглубь Хогвартса.

Прошло какое-то время, прежде чем её дыхание успокоилось. То, что произошло здесь этой ночью, чем бы оно ни было, совсем не походило на победу. Она так отчаянно боролась с собой, чтобы не сказать «Да», несмотря на давление профессора Защиты, и теперь даже не была уверена, что поступила правильно.

Когда она сама двинулась к свету (после того, как усталость перекрыла все остальные ощущения и сон снова стал казаться чем-то возможным), уже стоя в дверном проёме, ей показалось, что где-то позади и наверху послышался отдалённый птичий крик.

Но она знала, что крик адресован не ей, и потому начала подниматься по ступеням к своей спальне.

Остальные девочки наверняка уже спят и не станут смотреть на неё или отворачиваться…

Она почувствовала, как полились слёзы, и на этот раз она не стала их сдерживать.